ПРЕДАННЫЙ

ИСКУССТВУ

ВСЕГДА

Бескрайние алтайские степные просторы для барна­ульского художника Владимира Борисовича Терещен­ко дороги и любимы с детства. Степной Алтай — его роди­на, где он учился, занимался в художественной студии.

В пятнадцать лет, решив стать художником, он поки­нул дом, поступив в Уральское училище прикладных искусств в Нижнем Тагиле. До этого из родных мест так далеко и так надолго он еще никогда не уезжал, никогда не расставался с матерью, отцом, братьями. Ностальгия мучила его постоянно, потому он едва дождался каникул, а потом с этюдником бродил по окрестностям, писал род­ное село и степь, которой просто не мог надышаться перед возвращением в большой промышленный город.

С тех самых пор степной Алтай стал главной темой его творчества. Именно здесь, на родине, он сложился как мастер, найдя свою тему в искусстве.

И признание не заставило себя долго ждать. Мастер лирического пейзажа, портрета и тематической картины, участник многочисленных выставок Владимир Тере­щенко становится лауреатом краевой премии в области литературы, искусства, архитектуры и народного твор­чества за цикл живописных картин. Затем дважды полу­чает премию Алтайской краевой организации ВТОО Союза художников России.

И все же, когда я позвонила ему по телефону и сказала, что хотела бы написать статью к его юбилею, он смутил­ся. А я продолжала настаивать, говорила, что шестьдесят пять — весомая дата, что много сделано, работы ра­зошлись по музеям: и если только наш Государственный художественный музей Алтайского края выставит все его произведения из своей коллекции, получится большая ретроспективная выставка: шутка ли сказать — тридцать пять картин! И каждая — часть его жизни, проведенной в мастерской наедине с холстами. Это ведь — дни, недели, месяцы…

Говорила, а сама вспоминала, с какой особой пронзи­тельностью звучит в его тонких проникновенных пейза­жах тема малой родины. Как, воспевая неброскую красо­ту степного Алтая, снова и снова возвращается он к обра­зам отчего дома, материнского крова и бескрайней алтай­ской степи, величественно лежащей под куполом ясного голубого неба.

«Поле. На родной земле» — так назвал художник одну из своих первых серьезных картин. Это чуть ли не самый интересный и неожиданный автопортрет в алтайском ис­кусстве. Картина, в которой художник раскрывается полностью, показывая зрителю свой мир, то, что ему действительно близко и что его по-настоящему волнует.

От края и до края раскинулась степь, она убегает далеко до самого горизонта, где тонкой линией сходится земля с небом. День клонится к вечеру, и живописец, окончив рабо­ту, собирает этюдник. Двое случайных прохожих — пожи­лой мужчина и девочка — насмелились побеспокоить его и взглянуть на картину. Тот не отказал и вот они все молча рассматривают этюд. Художник погружен в свои мысли, только что законченная работа еще не отпустила его, девочка смотрит на работу, затаив дыхание, в ее вырази­тельном взгляде мы видим восторг; мужчина, кажется, взглянул на знакомый, родной пейзаж впервые в жизни.

В музейном запаснике мало места, осторожно сни­мая со стеллажей картины, мы с хранителями выстраи­ваем импровизированную экспозицию. Переводя взгляд от работы к работе, я еще раз убеждаюсь, что Владимир Борисович искренне любит не только землю, где родился и вырос, но и людей, среди которых прохо­дит его творческая жизнь, как близки ему их судьбы, характеры. Односельчане, старые и молодые, стали героями многих его картин, а их жизнь — предметом его размышлений.

Вот вышла за калитку, опираясь на палочку пожилая женщина. Она смотрит вдаль, туда, где ее дети, приез­жавшие ее навестить. Только что ее дом был полон род­ных голосов и смеха, а теперь в одиночестве ей придется коротать долгие осенние вечера.

Другую свою героиню художник присмотрел у дере­венского колодца. Задержав в руках ведро, женщина замерла, словно пытаясь кого-то узнать или вспомнить по имени. На край колодца пожилая учительница осто­рожно положила веточку сирени, только что подарен­ную ей одним из бывших учеников. Деревенская улица, весна, чист, омытый дождем воздух, на закатном солнце, прямо на заборе, сохнут половички — нехитрые изделия местных мастериц.

Художник с удовольствием пишет улицы родного села, домики, заборы, кур и гусей, неспешный деревен­ский быт: вот баба в белом платье с коромыслом через плечо спешит к своему дому («Субботний день в сен­тябре»), а здесь у калитки поджидает хозяйку малень­кий тонконогий теленок («Скоро снега упадут»).

Степь манит постоянно. В любое время года весной и осенью, летом и даже зимой художник находит для нее все новые, свежие краски. Он пишет закаты и восходы, горя­чий жаркий полдень и прохладный поздний серебристый вечер. Кажется, что в этих работах разлита музыка и к картинам сами собой просятся стихотворные строки. Не случайно пейзаж «Пред солнцем гаснущего дня», увиден­ный сотрудниками музея в мастерской автора, вызвал ассоциацию: сами собой в памяти всплыли стихотворные строки из ранней лирики Василия Макаровича Шукшина:

.. .Тихо в поле. Устали кони.

Тихо в поле — зови не зови.

В сонном озере,

Как в иконе, — Красный оклад зари.

У Владимира Терещенко есть и другие полотна, в кото­рых разлита та же, что и в Шукшинской зрелой прозе «мера сердечной боли», достаточно вспомнить картины: «Ермолаич» и «Даль светлая».

Многие степные мотивы («Вечер у села Курган», «Ле­то. Стрижи») навеяны воспоминаниями о детстве, как и небольшой этюд «Август», где мальчишка, упавший в высокую траву, мечтательно смотрит в небо на улетаю­щий вдаль самолет.

Жажда полета, жажда скорости роднит этот этюд с одной из лучших картин Терещенко на тему детства — «День рождения». Здесь снова широко раскинулась весен­няя цветущая степь, дышащая свежестью прошедшей грозы. От упоения простором перехватывает дыхание и, кажется, что если хорошо разогнаться на стареньком велосипеде, можно промчаться под переливчатой раду­гой или ухватиться рукой за горизонт. Все в картине дышит свободой, восторгом и ликующим счастьем пер­вой, чистой, как весенний дождик, юношеской любви.

Свою любовь художник тоже встретил в родных кра­ях. С особой нежностью в течение всей жизни пишет он портреты жены и детей, а теперь и внука. В собрании музея хранится один из последних портретов жены художника, названный автором «Настроение»: хлопья пушистого белого снега падают на землю, преображая деревенскую улицу в сказочное зимнее царство, и краси­вая, задумавшаяся женщина с кистью красной рябины в руке превращается в зачарованную зимой героиню этой удивительной сказки.

Составив в ряд, прямо вдоль стеллажей, картины, оставшись с ними наедине в тиши музейного запасника, всматриваюсь в образы на холстах и особенно ясно пони­маю, что входить в мир художника надо всегда осторожно, бесшумно, буквально на «цыпочках» и тогда тебе, и только тебе откроется мир высокой поэзии и любви — мир настоя­щего искусства!

Наталья ЦАРЕВА, кандидат искусствоведения